"Always" / Всегда

Невыносимая боль сводила меня с ума. Каждое движение отзывалось ею в области лопаток, там, где совсем недавно было то, чем дорожил я больше всего на свете. Невидимые потемневшие перья опадали все больше, исцарапанные и переломанные кости, наверное, выглядели ужасно. Мне бы не хотелось, чтобы он все это видел. — Себастьян… Гордый вид. Холодная маска отчуждения никогда не спадает с его лица, в попытке защититься и сохранить остатки веры в то, что в мире все-таки есть добро. Взрослое поведение наигранно: оно ничего не значит, когда внутри проскальзывают чувства детских радостей. После рутинной работы с документами господин, как никогда радуется ее окончанию и с большим удовольствием ест приготовленный для него десерт, внешне при этом сохраняя спокойствие и безразличие. Но ведь я чувствую, как ему хочется улыбнуться. После приготовлений ко сну он, как маленький котенок, морщит нос и утыкается в подушку, пряча в ней легкую улыбку, даже не замечая этого. Он старается не забывать о своей аллергии, но это очень сложно, когда во время чтения книги на крыльце особняка мимо него пробегает пушистая кошка: невозможно устоять и не погладить, хоть кончиками пальцев, и я его понимаю. Он делает вид, что ему не интересны визиты леди Элизабет, говорит, что это только тратит его время, но прогулки по саду и непринужденные разговоры обо всем его успокаивают и дают временную иллюзию спокойной и обычной жизни. Ради всего этого стоило отвернутся от правил света. Его душа перерождалась множество раз. Я помню ее каждую жизнь, и каждая была расписана от начала до самого конца. Когда должна была произойти та или иная встреча, когда душу должен был покинуть определенный человек, где надо было оказаться на двадцать пятом году своей жизни или время ее нового перерождения. Однако, эта жизнь должна была стать последней, после чего его душа бы исчезла: у всего есть предел, ничто не вечно. Ангелам нельзя испытывать чувства привязанности, иначе они сами себя погубят. И зная это, я все-равно им поддался. От осознания того, что эта душа больше никогда не увидит света, становилось так больно, что никакие оторванные крылья не могли с этим сравниться. Разумеется без дела меня бы не оставили и вручили для защиты кого-нибудь другого, но привыкать к другому очень сложно, особенно, когда еще ни разу через это не проходил. Было бы разумно пустить все на самотек, и все же — мне это не нравилось. Ощущения, когда нарушаешь правила и рвешься против них, словно кто-то хватает тебя за крылья и тянет назад, и чем сильнее этому сопротивляешься, тем больше чувствуешь, как перья с корнем вырываются из твоего тела. Кто-нибудь, не важно — кто, спасите… К тому моменту, когда я услышал его зов, меня уже давно определили к числу падших, и поэтому я смог заключить с ним контракт. Теперь он не исчезнет, и я смогу держать его подле себя до скончания времен. — Себастьян. Я посмотрел на хозяина. Граф сидел в своем кресле у камина в библиотеке и задумчиво смотрел на огонь. — Я Вас слушаю, — отозвался я, делая шаг чуть вперед, чтобы он посмотреть мне в глаза: он не любил, когда я стоял сзади него при разговоре. — Как ты стал демоном? Повисла небольшая пауза. — С чего бы Вы об этом решили спросить? — Просто любопытно. — Это не интересная история. Больная тема, правильнее, как для меня, так и для него. Если расскажу, в лучшем случае он просто не поверит или посмеется, в худшем — возненавидит меня. — Откуда тебе знать, что мне интересно, а что — нет? — строгий взгляд. — Отвечай. В его голосе прозвучали властные ноты, и печать на руке обожгла кожу, предупреждая о том, что надо говорить. Появилось какое-то чувство обреченности. — Я — падший ангел, — наконец, ответил я. Не ложь — недосказанная правда. — Из-за чего ангелов изгоняют из их мира? Господин отвел глаза обратно к огню, делая вид, что не испытывает к этому вопросу сильного интереса. — У потустороннего мира есть свои законы, нарушение которых может привести к потери баланса между жизнью и смертью. — Значит, ты пошел против правил? — Да. — Почему? — Вам не обязательно об этом знать. Хозяин опустил руку, на которую опирался щекой, и исподлобья посмотрел на меня. Не так я хотел рассказать об этом. — Находятся безумцы, которые ради хранимой души отворачиваются от света, — сказал я, делая шаг, разделявший нас, и осторожно коснулся его пальцев. — Это больно, и назад дороги уже никогда не будет. Но я не мог позволить исчезнуть своей душе после стольких лет, в течении которых оберегал ее. Это не сто и даже не двести лет. Она столько раз перерождалась, и каждую ее жизнь я запоминал и хранил, как нечто сродни сокровищу. И делаю это до сих пор… Эта душа не должна была дожить до сегодняшнего дня, она не должна была больше жить вообще. — Короткая пауза. — Если бы Вы тогда сдались, в день нашей встречи, я бы потерял все, что так долго берег. Поэтому, — я опустился на колено. — Я отдал свои крылья, чтобы Вы жили. Под конец фразы слова совсем стали тихими. В наступившей тишине я мог отчетливо слышать, как быстро забилось его сердце, постепенно ускоряя темп. Его лицо покраснело — то ли от смущения, то ли от злости: по бегающим вверх-вниз бровям сложно было понять. Господин ничего не ответил. Слишком резко встал на ноги и, сделав пару шагов задом наперед, развернулся и ушел. Дверь хлопнула слишком громко. Так и знал. Выпрямившись, я повернулся к огню и, сверкнув глазами, затушил его. Библиотека погрузилась в полнейшую тьму. Под лопатками заболело сильнее. Ни единого слова, ни одного прямого взгляда. Зарывшись в пуховое одеяло, господин упал на подушки и повернулся ко мне спиной. — Доброй ночи, милорд. Прикрыв за собой двери, я прислонился к ней спиной. Чувствую себя брошенным, снова. Наверное, он чувствовал то же самое тогда.

***

— Господин, пора вставать. Тяжелые шторы с шуршанием разъехались в стороны, пропуская в комнату яркий солнечный свет. Что-то промычав и зажмурившись от него, граф сел с все еще закрытыми глазами и целую минуту провел в таком положении. Он не выспался. Наверняка, полночи провел в раздумьях. — Из-за тебя я не могу проснуться, — сказал он, поворачиваясь и сбрасывая ноги с края кровати. — Прошу прощения, — ответил я. — Мне следовало подготовить Вас ко сну пораньше: день вчера был весьма насыщенным. Господин протер глаза и, поморгав, уставился на меня. Зрительный контакт длился дольше обычного. — Значит, ты ангел-хранитель. Да еще — мой личный. — Бывший, — поправил я. Хмыкнув, граф отвернулся и, немного помедлив, рукой подозвал меня к себе. Я присел на корточки, чтобы начать переодевать его, но его руки, вдруг, легли мне на плечи, а после скользнули на спину. Я замер. — И сейчас больно? — спросил он, касаясь мест, где по его мнению должны быть остатки крыльев. Его маленькие ладошки успокаивающе гладили по израненным местам, и боль от этого исчезала. Я боялся двинутся, думая, что стоит это сделать, и она вернется. Не ответив, я позволил себе немного опустить голову и уткнуться лбом в его грудь. Теплый. — Спасибо, что сохранил меня. В груди разлилось тепло. Я улыбнулся и дотронулся кончиками пальцев до его коленки. — Всегда.