Медовый водопад

Наруто прикрыла глаза и поддалась нестерпимому порыву — легко, безумно, пылко, под стать характеру. Шаг вперёд, рука на чужой груди. Судорожный толчок собственного сердца в рёбра. Губы на губах, дыхание перемешалось. Тепло и до безумия смущающе. Гаара тут же замолчал, прерванный таким необычным (и, чего греха таить, приятным) способом. Наруто только что поцеловала его. Прикрыла глаза длиннющими дрожащими ресницами, сжала ладонь на его груди, стискивая бордовую рубашку в кулаке — и, похоже, опомнилась. Испуганные лазурные озёра, шажок назад, нелепая улыбка, от которой внутри рыжеволосого что-то переменилось. Он перехватил в полёте её запястье и медленно моргнул, явственно ощущая, как горят собственные уши. Неловкая тишина затянулась. А рука у Наруто оставалась такой тёплой, даже горячей. Казекаге бездумно погладил её шершавые костяшки пальцев и прошептал: — Спасибо, — и сам не понял, зачем. Спрятав стыдливо щёки за золотом своих густых волос, Узумаки выдохнула: — Арэ? Я…случайно… То есть, нет, я этого хотела, но, понимаешь, даттебайо… — отвернулась, сжалась, руки по швам и губу даже прикусила. Занервничала. А ведь казалось всё так легко, так просто! Привыкшая больше делать, чем говорить, джинчуурики и в любви себе не изменяла. Посчитала, мол, хватит ходить и глаза влюблённо пялить — лучше от этого никому не станет. Это даже противный Курама признал. Но сейчас она была буквально сбита с толку его реакцией. «Спасибо.» — Не так уж хорошо я и целуюсь, чтобы благодарить, знаешь! — Казекаге бы и не услышал, честно, это бормотание, не будь он так обескуражен её поведением. И, естественно, заинтересован. — А что я должен был сказать? — ещё бы и руками развёл, да только ума хватило, скрестив их привычно на груди, посмотреть на неё осторожно и с любопытством. Да, совет бы ему действительно не помешал. Да только вот в лице обернувшейся к нему Узумаки ни советов, ни ответов не было. Прокушенные губы припухли, в уголках прищуренных глаз того гляди и слёзы заблестят. Гаара тут же приблизился к ней, склонился к лицу, положил руку на горячую полосатую щёку — неладное почуял, нехорошо стало. Стыдно стало. Дурак он, кажется — до слёз такого замечательного, трепетного, удивительного человека доводит. Но его ли вина? В любви же — полный ноль, без преувеличений. Но Наруто, кажется, такая же. Судьба всех джинчуурики, не иначе. Стоят глупо: слишком близко друг к другу и одновременно так далеко. Тесно, почти интимно — и безо всякого… ну, что там люди в такие моменты испытывают, кроме безумного стеснения? Казекаге навис над блондинкой почти что коршуном: зашёл бы кто в кабинет сейчас, подумал бы, что до слёз девчонку монстр доводит, как старается. Только вот щёки и уши у обоих пылают, как в бане. Пустыня ведь за окном, чего уж там! (Допустим, оправдание.) Наруто сглотнула, бегло облизав нижнюю губу. Гаара тоже. Но она-то больше от волнения, а он — от того, что проследил за таким обыкновенным движением её языка и ощутил…тяжесть. Дрожь внизу живота. Казалось бы, ну чего такого? Только вот дошло до него сейчас, что теперь он сам расстояние между ними сократил — и оказался не отторгнут, а…близок. Непозволительно, как для друга, близок. С ладонью на её щеке, с болезненно-быстрым сердцебиением — и не своим. Кожей почувствовал, даже сквозь одежду. И сам своей «хорошей» реакции устыдился: глаза на мгновение сомкнул, сжал челюсть, а ладонью ослабшей скользнул — случайно! — по линии женской скулы. Наруто вдруг так внезапно ещё ближе подошла, притёрлась щекой… Дыхание окончательно сбилось, а челюсть ещё и скрипнула. Наруто недавно исполнилось семнадцать, а Гаара уже был совершеннолетним. Они бились когда-то на смерть, а потом стали друзьями — заимели привычку часто беседовать ни о чём, обедать в кафе, изредка тренироваться. А недавно вместе прошли войну. Их за глаза называют дураками: видно же, что не дружат вовсе, дистанцию переходят — и это одними только взглядами украдкой! — и абсолютно ничего не понимают. Темари и Канкуро уже устали намекать, Курама давно перестал насмехаться, а начал в открытую подталкивать. Не повезло ему в одних женщинах-джинчуурики сидеть, зато, право, не скучно. — Что мы делаем? — задался вопросом Казекаге, опуская потемневшую бирюзу в пол. В глотке и животе вязались узлы, плелись сомнения. Он не хотел, чтобы их дружба прекратилась. Лучше бы Наруто просто была рядом, болтала, позволяла заплетать ей корявые медовые косы и привычно ослепительно улыбалась. Узумаки молча отошла, отведя взгляд. Не удержавшись, смущённо почесала затылок. Мимолётный порыв или нет? Оба об этом задумались. Никакой ведь симпатии в начале. Наруто опасалась, Гаара ненавидел. Подружились неясно как, сблизились быстро. Судьба джинчуурики свела? Допустим. А что же делать? Хотелось ведь чувствовать себя нужным, важным, любимым — и так страшно оступиться, испортить всё и разойтись по разным углам, будто ничего не было и не будет. А имели ли они право считать, что что-то есть? — Мы могли бы…ну…попробовать, — запнулась Наруто на середине. Замялась, покраснела, испугалась — он развернулся и прошёл к своему рабочему столу, не произнося ни слова. Тяжело опустился на кресло, повелительным жестом указывая ей на стул. — Попробовать что? — он был так серьёзен и наивен, что Узумаки успела разозлиться. Темперамент усмири, бормотал где-то на периферии уставший Курама, но джинчуурики уже не слушала: перемахнула через стол, руки положила на подлокотники и склонилась к его лицу, сдувая с лица прядь короткой медовой чёлки. — Ты что, издеваешься надо мной? — она разозлилась, да, но всё ещё не могла себе позволить уйти. Или поколотить. Это не Саске-дурак, в конце концов, это Гаара! — Я не выбиваю из тебя признаний и не хочу испортить нашу дружбу, но если ты будешь и дальше делать вид, что не понимаешь меня, ты сделаешь мне больно. — Я не хотел причинить тебе боль, — тут же вставил рыжеволосый. — И я понимаю тебя. Наверное. Просто мы никогда не… — Нас этому не учили, даттебайо, — горько хмыкнула голубоглазая. Тряхнула медовыми хвостами, отступила к окну, уставилась на поток песчаных волн, хлещущих по стеклу. Пока они сидели в кабинете, успела разыграться буря. Она не вышла бы из резиденции в такое время, да и Гаара бы не позволил. И пусть Казекаге, на самом деле, мог усмирить свою стихию в любой момент, но… Он бы не захотел. Ведь в таком случае Наруто пришлось бы остаться рядом подольше. Сейчас она и так рядом с ним, но почему-то от этого не очень радостно. Ни тебе прежнего сладкого напряжения, смущения, стука сердца о рёбра. Одно напряжение от этого разговора, один стресс. На кону их дружба. Но кто научит их вести себя в таких случаях как все? Разделять эти понятия с умом? Совсем недавно Темари стала встречаться с Шикамару, Сакура отправилась в путешествие с Саске, Ино вышла замуж за Сая. А Наруто с Гаарой остались глазеть друг на друга украдкой и делать вид, что они — лучшие друзья. Не зря их глупыми считают, не зря. — Наруто. — Да? Скрипнуло кресло. — Повернись, — тихо, тепло, а почти как приказ. Наруто покорно развернулась на каблуках — водопад медовых волос на секунду взметнулся до уровня плеч, остужая взмокшую спину — и с тихим стоном приникла лопатками к горячему стеклу. Гаара сам поцеловал её. Встал с кресла, приблизился и вжал своим телом в маленькое окно и стену. Обалдеть. — На-ру-то, — выцедил шиноби, едва отлепился от её губ. Это был неумелый, но пылкий поцелуй — у обоих от него по второму кругу заалели уши. — Меня всегда пугали мои желания. Где-то глубоко внутри пугали. Я, — сглотнул, — был монстром. И мне жизни не хватит, чтобы искупить все грехи перед моей деревней. А с твоим появлением я понял, что хочу тебя. Чтобы ты была рядом со мной и ни с кем более. — Ты не умеешь любить, Гаара, — покачала головой джинчуурики. — Ты будешь большим эгоистом в любви. Его можно понять. Он не любил никого и к нему никогда не испытывали это чувство. Разве что мать, чей дух остался заключён в его песке… Его сила, его вторая кожа. — Тебя это оттолкнёт? Пухлые девичьи губы озарила плутоватая улыбка: — Неа! Курама в её голове зааплодировал хвостами. Сама такая, говорит, и такого же себе нашла. О её зависимой дружбе с Учихой Саске только что мёртвые не знали. И то не все. А тут такое большое чувство…как бы оно не превратилось в большую беду. В дверь Казекаге несмело постучались. Узумаки хотела было отойти в сторонку, схватить в руки папку (и, желательно, проломить ею голову вошедшему) и сделать непринуждённый вид, но рука Казекаге, требовательно сжавшая её талию, не позволила отойти дальше полуметра. Гаара прикоснулся к её медовым волосам, заправляя прядь за ухо. — Не прячь лицо. Стук повторился. Оба вздохнули. Шиноби потёр переносицу и сел в кресло, Наруто пристроилась сзади, облокотившись на спинку. — Входите. — Хокаге-сама уже прибыл! — секундная заминка, поклон героине войны. — Собрание начнётся через пять минут, Казекаге-сама, Наруто-сама! — Хорошо, можешь быть свободна. А дверью-то девчонка прилично хлопнула! Наруто, столкнувшаяся с ней взглядом всего на секунду, едва удержалась, чтобы показать язык. Задумалась, послушала грубый голос в голове и хмуро кивнула ему в реальности. Курама прав. — Мацури тебя ревнует. Будто у неё право есть! Гаара задрал голову вверх. Бирюза схлестнулась с лазурью. Размякла, повеселела, сдалась. Да, в своей жизни молодой Казекаге мог проиграть только этой блондинке с медовыми волосами. — А ты, я посмотрю, та ещё эгоистка в любви, — тонкие губы впервые широко изогнулись в улыбке. Ему понравилось это чувство лёгкости и влюблённости. А особенно ему понравилось тепло Наруто, сидящей на его коленях.