Ад — это другие люди. © Ж. П. Сартр
По одной из неосвещенных берлинских улочек прогуливалась молодая, немного подвыпившая, парочка. Дверь соседнего бара через дорогу была приоткрыта – двое, скорее всего, вышли оттуда несколько минут назад. Звонкий смех девушки эхом отдавался в переулке, отскакивая от окон спящих магазинчиков и забегаловок. Лицо ее разрумянилось от ветра и алкоголя, блестящие глаза уставились на молодого человека и ожидали продолжения той веселой шутки, которую он ей, видимо, рассказывал. Он замолчал, повернулся к ней и поцеловал. А затем они пошли дальше, как ни в чем не бывало, и скрылись из вида. В переулке вновь воцарилась тишина и полумрак, изредка нарушаемая стуком дверей бара.***
Доктор Вербер сидел у себя в кабинете и постукивал ручкой по массивному деревянному столу. Где-то сзади тикали часы, заглушаемые звуками радио. Было часов семь утра, доктор пришел пораньше и теперь страдал от избытка появившегося свободного времени. Местная радиоволна нисколько его не интересовала: новости пресные, заезженные, эфир скучный. — Сегодня ночью, недалеко от центрального парка, было найдено два трупа. Причины убийства выясняются экспертами. – доктор отложил ручку и поднял голову. То, что надо! На старости лет Вербер решился осуществить, пожалуй, один из самых безумных замыслов в его жизни. Он схватил трубку телефона и рявкнул: — Штосс, вызовите мне такси! Лора Штосс являлась ученицей, а по совместительству и девочкой на побегушках, Вербера. Вызов такси, поход в булочную, а иногда и уборка кабинета входили в учебный план девушки. Она исправно выполняла все поручения Вербера, надеясь в будущем получить поощрение в качестве повышения. Когда такси наконец прибыло, Вербер опрометью спустился вниз, буркнул адрес ближайшего морга и закурил. Все правильно, если понадобится — он обыщет все морги Берлина. Время раннее, поэтому родственников погибших он пока застать не надеялся. Выскочив из машины, доктор рывком открыл дверь и зашел в помещение, освещенное холодным светом ламп. За стойкой одиноко сидел престарелый санитар, которого нисколечки не заботила судьба «обитателей» этого места. Он читал свежий выпуск газеты и никак не обрадовался оторвавшему его от чтения доктору. — Чем могу помочь? – санитар поднял свой взгляд на Вербера. — Дело в том, любезный, что сегодня утром я услышал о смерти своей племянницы по радио, — доктор решился на блеф, — бедняжку убили вчера ночью. — Ах, вы об этих двоих… На заре привезли, свеженькие еще, а молодые какие! Пошла привычка по задворкам ночью шляться, а потом хлопот не оберешься, — ворча, старик направился к двери, ведущей к хранилищу трупов. Вербер волновался – а вдруг старик потребует опознания «племянницы». Но тот как ни в чем не бывало ринулся к другому концу коридора, где веяло холодом. Остановился он у последней кушетки, на которой располагались сразу два тела – парень и девушка. Обоим лет по двадцать пять, не больше. Лицо девушки выражало детский испуг: тонкие губы были чуть-чуть приоткрыты, в серых глазах еще осталась капля неостывшего удивления. Белокурые волосы были разметаны по всей кушетке, на шее виднелся крупный порез. Парень, лежавший рядом, выглядел спокойнее: лишь легкое недоумение читалось на его лице. На белой рубашке выступали следы засохшей крови в области сердца. Смерть была мгновенной у обоих. На табличке внизу кривым почерком было написано: «Ангелика Ханке. Людвиг Радецкий». Взгляд доктора окинул убитых, на устах заиграла еле заметная улыбка. Затем он снова вошел в роль безутешного дядюшки. — Бедные голубки мои, — причитал он, — как же вы так то? Милейший, снимите их немедленно же. Их подобает похоронить как следует, по-католически! Санитар развел руками: куда уж там против родственников, особенно столь безутешных. Они господа такие: что не так пойдет – сразу шум поднимут. Спустя час два тела были погружены в специальную машину, припасенную доктором Вербером заранее, а позже – доставлены непосредственно в больницу. Дела улажены, деньги заплачены, дело замято. Теперь ничто не мешало доктору осуществить свой нехитрый замысл.