***
— Эй, эй, верни обратно! — заорал оскорблённый в лучших чувствах Хубаксис, когда страстное совокупление в обсидиановом шаре заслонила багровая рожа соотечественника. — Пшёл прочь, презренный кяфир, — угрюмо буркнул Абдель Атааллах. — Ты недостоин лицезреть шайтанзадэ в его гареме. — А ты достоин, да, а ты вот достоин? — А я и не лицезрю, — с горьким достоинством сказал ифрит. — Спрячь свой кадиб и иди дальше лизать башмаки своему смертному господину, сын хромого на три ноги ишака. — Я ему на тебя пожа-алуюсь! — в отчаянии загундел Хубаксис. Посох внезапно сорвался с места и саданул ему между глазом и рогом. Оба джинна взвыли от боли. — Кому бы мне на тебя пожаловаться… — вздохнул Креол, добавляя Хубаксису ещё и по загривку. — За мной, раб, будем работать…Часть 1
21 августа 2016 г. в 10:55
Колдуньи помнят, каков на самом деле этот чёрно-радужный шар на вершине посоха-убийцы. Не больше кулака величиной, стеклянный и обманчиво хрупкий… снаружи. Но стоит тебе оказаться внутри, и он оборачивается целой планетой — ужасающе пустой и неуязвимой. Для сведущих в Искусстве нет хуже пытки, чем сознавать собственное бессилие — а хоть как-то поколебать треклятую палку они бессильны даже втроём. Три высших плаща, оранжевый, красный и серый… владыке Креолу они не причинили бы беспокойства, даже если б напали все вместе и во плоти.
Три духа, три женщины медленно бредут по блестящей чёрной равнине. Кодера тяжело опирается на плечо повелительницы Турсеи, с другой стороны её тонкая рука цепляется за точёную длань Цезары. Кодере тяжелее всех. Смерть её товарок была быстрой — точно змеиный бросок, удар лезвия, что распарывает кости, как мокрую бумагу, громовой голос архимага и обсидиановая тюрьма. Но Кодера не жалуется, ибо ей оказана великая честь — быть пожранной владыкой Нъярлатхотепом и саму жизнь свою уронить на алтарь победы Древних. Поэтому даже Турсея признаёт её главенство и ведёт, точно заморскую королеву. Кодера сейчас гораздо слабее её и даже Цезары, к тому же их убийца взял моду пытать её, пытаясь выведать секреты владыки Нъярлатхотепа. Самого владыку Нъярлатхотепа Креол не в силах был сломить — и только это вселяло в колдуний надежду. Великий Древний рано или поздно освободится — а с ним и его верные рабыни! Конечно, им не получить новых тел, а оказавшись на свободе, они быстро рассеются, но месть, месть, месть!
Цезара не знает, почему Кодера остановилась именно теперь. Стеклянный шар со всех сторон одинаков.
— Владыка…
Он у них за спиной — чувствуют колдуньи раньше, чем слышат или видят. Ровно на миг раньше, а потом их берёт в кольцо бурлящая тёмная жизнь.
— Чего надо? — спрашивает выросшее посреди лап, хвостов и крыльев человеческое лицо. Золотые, как последний закат мира, глаза лениво окидывают взглядом всех троих по очереди.
Несуществующие сердца пропускают по удару. Он готов выслушать, он не отверг! Кодера бросает руку Цезары и, несмотря на то, что колени дрожат, опускается на них. В последний момент оскальзывается, но Каменщица и Росомаха не решаются даже дёрнуться ей на помощь, боясь спугнуть благоприятное решение Посланника Древних.
— Мы жаждем служить, владыка… — говорить в полный голос Кодера уже не может, поэтому только шепчет, в мольбе протягивая руки.
Эти слова Нъярлатхотепу по нраву, и почувствовав это, Цезара опускается вслед за Ясновидящей, сладострастно выгибая спину, а Турсея склоняется в поклоне, подметая пепельными кудрями пол.
— Заберите всё, что у нас есть, владыка! — подтверждает она на правах старшей. — Возьмите нас самих и используйте, чтобы освободиться!
Эти смертные и впрямь настолько глупы? Может, умом повредились от пыток шумерского наглеца? Или это их самомнение позволяет им думать, будто именно жухлых крупиц силы, которой они обладают, Ползучему Хаосу не хватает, чтобы выломиться из тюрьмы? Артефакт зачарован на совесть, из него сам Йог-Сотхотх не вырвался бы вот так, нахрапом, но… рабыням этого знать не обязательно.
В ближайшее время им вообще будет не до того, чтобы что-либо знать.
Безумная надежда сотрясает экстатической дрожью тело Кодеры, когда лицо Посланника Древних приближается к её лицу и касается губами губ. Жёсткий жилистый язык проникает в её рот — и вытягивается в длинное щупальце, крепнет и ширится, пядь за пядью вторгаясь глубже в узкое горло Ясновидящей, а по призрачному лицу её катятся счастливые слёзы. Великий Древний принял их служение! Как чудесно, что ей больше не нужно дышать, что она не изблюёт Посланника, когда он овладевает ей — такую непочтительность даже представить себе страшно!
Тёплая когтистая лапа давит на плечи Цезаре, заставляя коснуться точёной грудью пола и ещё дальше выставить безупречный зад. А затем на него со звонким шлепком падает что-то склизкое, и колдунья рефлекторно сжимает лоно, когда хлёсткое щупальце входит в него одним движением сразу на пол-локтя. Из склизкой массы выпрастываются ещё щупальца, вплетаются под оранжевый плащ, обвивают груди, оставляя на них густые прозрачные потёки, вдавливают в пол запястья геомантки, и когти входят в нежные плечи, и Каменщица чувствует, как вокруг первого щупальца спиралью обвивается второе и Посланник берёт её ими обоими, не заботясь о чувствах смертной служительницы. И хорошо — ибо других чувств, кроме желания, у неё сейчас нет.
Турсея визжит на зависть давшему ей прозвище зверю, прыгая на проросшем прямо из-под ног грибовидном стебле. Серый плащ давно превратился в клочья под её когтями, и на ягодицах, которые она силится раздвинуть шире, алеют их кровоточащие следы. Странное ощущение в животе… выше, у диафрагмы… в груди… И колдунья захлёбывается сладострастным визгом, когда утолщённая головка стебля, пройдя через её зад до желудка и пищевода, начинает выталкиваться из горла. Росомаха распахивает пошире рот, боясь причинить боль своему живому богу, а владыка Нъярлатхотеп наклоняет пульсирующий внутри неё стебель, роняя колдунью навзничь, и насаживает на выдвинувшуюся из её рта головку истекающее соками лоно Кодеры. Эти соки стекают вниз, попадают Турсее в рот, изгоняя из головы последние остатки ненужного сознания. В руки с готовностью ложатся толстые, упругие, как мамонтовые хоботы, щупальца. Колдунья ласкает их, размазывая по ним и по себе их липнущие выделения, отвлечённо понимает, что вот это, которое она так страстно сжимает грудями, только что вышло у Кодеры сзади — и отмахивается от этой мысли, да и от всех мыслей вообще. Неважно, что происходит — важно, что на это есть воля Древних!