Над нами пасмурно

Неизменная погода Дождя - влага, стекающая по стеклам, промокшая донельзя земля, в которой утопают ноги, и продирающий до боли в грудине кашель, нападающий после нескольких дней пребывания в деревне. Серые, прозрачные дни, тянулись один за другим, сливаясь в едва различимый поток, состоящий из тяжелых промозглых недель, в которых едва ли можно отличить день от ночи. Если бы не долгий путь со всеми своими изнурительными битвами, стертыми в кровь ногами и зудящей от сна на холодной земле коже, два путника вряд ли выбрали бы в качестве пристанища именно эту холодную и удручающую деревню. Напарника из Акацки пришли на рассвете, дав Лидеру знак о своем прибытии. Уставшие и истощенные, после шестимесячной миссии, заключавшейся в истреблении вассалов, разбросанных по карте как мелкие крупицы соли - беспорядочно и лихо. Кисаме и Итачи преодолели тысячи километров, убивая одного за другим, теряя им счет, окончательно прерывая их нежелательную для организации деятельность. Лидер расщедрился - в лесах деревни их ждал деревянный жухлый дом, в котором имелось все, что могло быть им необходимо - пара теплых одеял, старая печка, протертые мятые футоны и большой запас еды, который Пейн приказал доставить туда в день прибытия напарников. Ванная представляла из себя небольшую чугунную низкую бочку, на краешке которой разместилась пара ржавых кипятильников - редко наемники получали желаемый комфорт. Несмотря на большие деньги, которые им готовы были платить за убийства своих недоброжелателей, у Кисаме и Итачи редко представлялась возможность их тратить. Ночи, проведенные в гостиницах, всегда были чреваты последствиями - их могли заметить и доложить об этом властям. А суета в виде побега, внезапно разгоревшихся битв, куче жертв и возможных ранений уже давно не прельщала видавших виды преступников. Самая первая и острая потребность - голод. Разрывая картонные пакеты с провизией, напарники жадно поедали хлеб грязными, мозолистыми руками с въевшейся в них копотью и сажей, запивая все это молоком, которое стекало по их подбородкам, пачкая и без того нуждавшуюся в стирке одежду. После первого чувства насыщения можно уже перейти и на более изысканную пищу - рыбу, сыр, овощи. Вода, как и ожидалось, нагревалась очень долго и они, без неуместного уже стеснения, разделись догола, похабно расчесывая воспалившиеся от грязи рубцы на теле. - Смыть бы побыстрее эту дрянь, - прорычал сквозь зубы Кисаме, сдирая черную корочку с едва зажившей раны. Итачи, по своему обыкновению, был более терпелив и молча ждал момента, когда вода наберет хотя бы плюсовую температуру. В тесную ванную опустились вместе. Экономия воды и сил. После стольких лет совместной, зачастую совсем неприятной работы, уже никто не брезгует - столько они уже поделили. Делились последними крошками жалкой пищи, пили из одного горла, высасывали из кожи друг друга яд различных насекомых, мыли друг друга, когда кто-то не был в состоянии сделать это сам, и из той же пресловутой финансовой выгоды брали одну проститутку на двоих. Но распутные девки не всегда под рукой, поэтому порой, отбросив последние капли моральной нравственности и стыда, удовлетворяли друг друга сами - из глубокого и взаимного чувства партнерства и взаимовыручки. Ванная по своим габаритам не могла восполнить пространственные потребности двух взрослых мужчин, поэтому они, плотно прижавшись друг к другу ногами, ощущая весь рельеф бочки спинами, неловко ерзали, зачерпывая воду ладонями. Кожа слазила пластами даже без жестких мочалок - усердно оттирая грязь ладонями, Итачи смотрел на постепенно чернеющую воду. Раздвинув ноги и подавшись тазом к своему напарнику, он нырнул, намочив свои жесткие агатовые волосы. Поднявшись на поверхность и жадно вздохнув, Учиха услышал смешок напарника. - Раздвигаетесь как шлюшка, Итачи-сан. Так надеялся сегодня обойтись без нее, но после ваших кульбитов вряд ли сдержусь, - Кисаме жестом показал на свой эрегированный член, с трудом проглядывающийся в мутной воде. - А у вас, как я посмотрю, настрой еще не тот. Итачи пропустил его слова мимо ушей. Секса хотелось, но сначала - вымыться, отдохнуть, постирать одежду. Но его напарник, для которого уже не существовало каких либо ограничений касательно Итачи, грубо взял его за подбородок, отчего у Учихи свело скулы и провел шершавым большим пальцем по губам брюнета, распахивая их. - В такие моменты невольно начинаю скучать по вашим губам, - Кисаме уродливо усмехнулся и второй рукой сжал мягкий член Итачи. - Нет, - Учиха одним резким движением стряхнул с себя руки Хошигаки. - Сегодня я хочу женщину. И вот она - женщина, плачущая и кричащая сквозь кляп, сооруженный из бинта и тряпки, плотно закутанная в плащ Кисаме, и сверху, для надежности, связанная плотной веревкой. Монстр Скрытого Тумана не стал церемониться с ней, оправдав первое слово своего прозвища и резко скинул ее на пол со своего крупного плеча. Ударившись об деревянный пол, блондинка закричала еще громче и слезы градом хлынули из ее глаз. - Кто это? - Итачи обвел ее скучающим взглядом. - Хрен его знает, - Кисаме затворил за собой массивную дверь. - Разгуливала неподалеку от рынка. Это проститутка, не беспокойтесь. Наклонив голову, Учиха заглянул ей в глаза: - Ты уверен? - Да. Разорвав веревку и сдернув с жертвы плащ, Кисаме вынул кляп из ее рта и схватив за волосы, поставил на колени. Девушка взвыла и захлебываясь в собственных рыданиях, разразилась мольбами: - Пожалуйста... я-я-я п-п-прошу вас, от-т-тпустите... н-н-не т-т-тр-р-рогайте... - Ты проститутка? - Кисаме сложно было чем-либо разжалобить. - Я... вышла... вп-п-первые, я не р-р-работала, м-м-мне нужны деньги... - Я же говорил, - Хошигаки торжествующе взглянул на напарника и жестко бросил девушке: Поздравляю. Это твоя первая смена. Может ты не еще не такая разъебанная, как твои коллеги. Мечник разорвал ее одежду, состоящую лишь из короткого аляпистого платья и сетчатых колготок, снова схватил ее за светлые копну кудрявых волос и начал грубо мять ее пышную грудь, оставляя на ней красные отпечатки. - Хороша, чертовка, - рычал он между делом, оттягивая ее молочно-розовые соски. Итачи лишь издали наблюдал за действиями напарника. Тому всегда нужно было побаловаться, насладиться болью своей жертвы. Женщин он любил брать силой, даже в случае с проститутками, которые после совместного времяпровождения с ним выходили из приватных комнат с потекшей от слез косметикой, ссадинами и кровоподтеками. Учиха же был более мирным и спокойным по отношению к женщинам, половые утехи сводились лишь к самым банальным способам удовлетворения, заключающимися в стандартных и целенаправленных фрикциях. Девушка, стоя на коленях, умоляющими глазами, расширившимися от ужаса, смотрела на своего мучителя. Синие тени, вместе с неаккуратно нанесенной на ресницы тушью, стекали по ее щекам, смешиваясь с потоком слез. Обведенные коралловым губы дрожали, обнажая желтоватые зубы. Рука Кисаме сильно и резко сомкнулась на ее шее. Насмотревшись на садистские действия своего напарника, водящего своим достоинством по губам придушенной и хрипящей от недостатка воздуха девушки, Учиха встал и подошел к ней сзади. - Поставь ее, - тихо произнес Итачи, и Кисаме, одарив его колким взглядом, выполнил его просьбу, прервав свое развлечение. Девушка шатко стояла на ногах, но два мужчины плотно зажали ее между собой. Руки Учихи начали плавно блуждать по ее телу, оглаживая упругие ягодицы, сминая их, изучая мягкость бедер. От ласковых действий брюнета, девушка замерла и затихла, пытаясь рассмотреть его через плечо. Когда Итачи сжимал ее грудь, его лицо и взгляд оставались такими же безучастными и скучающими. Кисаме пристально смотрел на своего напарника, ухмыляясь. - Ну что, Итачи-сан, вы подарили этой шалаве немного нежности? Может начнем? У меня яйца гудят. Вы куда хотите? - Я же сказал... - Учиха расстегнул брюки, достав из них багровый от перевозбуждения, с переполненными венами член и нагнул девушку, - Я хочу женщину. Итачи одним рывком вошел в нее, сильно сжав ее бедра. Непроизвольно оскалился, нахмурившись - действительно уже, чем он думал - и постепенно наращивая темп, натягивал на себя девушку, которая вновь начала рыдать и выбиваться. Кисаме, уловив присутствие родной для себя среды, быстро схватил ее за подбородок и приставив впечатляющее своими размерами достоинство к ее губам, пригрозил: - Укусишь - останешься без зубов. Приглушенные из-за члена в глотке, рыдания девушки, удушье и падения, которые предотвращал Итачи, плотно удерживая ее за таз, доводили Кисаме до экстаза. Жертва пыталась оттолкнуть его руками, но Учиха перехватил ее кисти, перекрестив их и прижав к ее пояснице. Хошигаки упоенно засаживал ей, стараясь ввести член как можно глубже, чтобы чувствовать сокращения горячей глотки. Девушка едва подавляла рвотные позывы, ее вязкая слюна, смешанная со смазкой, капала на пол. - Как же... узко, - сдавленно прошипел Итачи и содрогнувшись, кончил, не вынимая. - Рот у нее не очень, но я тоже вот-вот, - Кисаме нарастил темп, все быстрее вколачиваясь в глотку девушки. - Знаешь что, Учиха? Итачи вопросительно глянул на Хошигаки. - Ты лучше. Кисаме с рыком прижал ее лицо к своему, покрытому грубым волосом лобку, и подавляя сопротивление, спустил ей в горло, блаженно простонав. После оргазма Хошигаке раздобрел - накинул на голую и дрожащую девушку свой порванный грязный плащ и выставил ее за дверь, под непроглядную стену дождя. Прошелся обнаженным по крошечной и единственной комнате дома, потягиваясь, разминая затекшие руки, играя накаченными мышцами. В комнате было два узких футона, но Кисаме лег к Итачи, забравшись под его одеяло. - Очередная скучная сучка. Но после месяца без секса и это сойдет. Спустил и отправил... - Как думаешь, будут проблемы? - разморенный и все еще голый Учиха инстинктивно прижался к теплому телу напарника, положив ему руку на грудь. - Нет, - отрезал Кисаме, проведя рукой по еще немного влажным волосам Учихи. Его глаза, прикрытые, спокойные, с томной поволокой на черном омуте, в котором нельзя было разглядеть даже зрачка, смотрели в никуда. Белая тонкая кожа лица словно светилась в темноте. Но Кисаме знал - под его длинным плащом скрывалось тело, сплошь покрытое шрамами от острых катан, кунаев, вражеского пламени, а то, что его напарник сумел уберечь лицо - счастливая случайность и недюжинное мастерство шиноби. Чувствуя прохладу, исходящую от кожи Итачи, мечник поежился. Вечно холодный, как и его нрав, Учиха раньше казался ему неприступным, ровно до того момента, как тот впервые лег по него, как развратная потаскушка, истосковавшаяся по крепким мужским ласкам. Что уж умалчивать, Кисаме тоже не раз выступал в роли пассива, закусывая от дискомфорта губы и чертыхаясь. От этих мыслей упавший член вновь начал вставать. В мыслях мечника возник его образ - голого и тяжело дышащего, с развратным огоньком в глазах и дерзко стоящим пенисом. Кисаме встал на колени и особо не церемонясь, перевернул Итачи на живот. - Какого...? - Тсс, - прошептал мечник, закрыв его рот ладонью, прижал черный затылок к своим губам. - Тише... Мне не хватило этой шлюшки. И я же сказал - ты лучше. Итачи не оказал сопротивления. Да и какой в этом смысл? Пусть возьмет его, пусть снова раздерет его до крови, двигается в нем сильно и неистово, принося болезненное удовлетворение, от которого жар разливается по телу, бьющемуся в мелких судорогах. Его организм привык к подобным вторжениям, сам требовал проникновения, противоестественного слияния... Кисаме откинул волосы напарника набок, и начал кусать его шею, слизывая кровь. Какие могут быть нежности в сношениях двух преступников, отъявленных головорезов, бесчувственных машин, эксплуатируемых в криминальных целях... Проведя влажную дорожку от шеи к пояснице, он, неожиданно для самого Итачи, поцеловал ее, не размыкая губ. Сухой и сдержанный поцелуй обжег кожу сильнее укусов, оставляемых острыми зубами. Мозолистые руки быстро скользили по его бокам, сжимая кожу в тонкие складки, язык вел дорожку от пояснице к крестцу. Итачи лежал, вжавшись лицом в подушку, с раскинутыми в сторону руками и приподнятым тазом, пытаясь скрыть свое участившееся дыхание. Кисаме бесцеремонно развел ягодицы Учихи, разглядывая растянутый розовый сфинктер, заставляя его раскрываться еще больше, обнажая свои нежные стенки. Мечник с шумом плюнул на столь аппетитную для него дырочку, и введя в нее палец, стал размазывать слюну внутри Итачи. Тот, в свою очередь, отреагировал на вмешательство сдавленным стоном. - Не оттягивай, Кисаме, - прошептал брюнет, шире расставляя ноги. - Как скажете, Итачи - сан. Мечник решительно прислонил головку члена к влажному проходу и без колебаний толкнулся на всю длину, хлопнув лобком по его заднице. Поясницу Учихи пронзила резкая боль и он, со стоном выгнувшись, сжал в кулаках ткань футона. Кисаме быстро и сильно двигался, рыча сквозь зубы, вдалбливаясь в податливое сильное тело, которое он плотно прижал к себе, обвив живот Итачи руками. Наклоняясь, Хошигаки слизывал струйки пота и крови со спины своего напарника, оставляя новую череду укусов и засосов. - Ты... только... мой, - рычал он, с каждым толчком смакуя узость Учиховского прохода. - И никто... никогда больше... тебя не тронет. Итачи метался на скомканном футоне, закусывая собственную ладонь, пытаясь заглушить неконтролируемые стоны. Кисаме остановился и схватив Учиху за горло, прижал его взмокшей спиной к своей груди. Вторая рука уверенно легла на сочащийся смазкой член и с силой сжав его, начала двигаться в такт словам: - Ты. Самый. Лучший. Из всех. Кого я. Трахал. Итачи-и-и... Протяжный вой, переходящий в грудной рев, с которым Кисаме излился в горячий сфинктер, слился со стоном Итачи, на которого так же опустилась пелена блаженства. Тело мечника забилось в судороге и он, крепко обняв напарника, повалился на футон. Учиха не двигался под тяжестью его веса - терпеливо ждал, когда тот оклемается от волны накрывшего его оргазма. Кисаме перевалился на спину, высвободив Итачи. Хрипло прокашлявшись и положив массивную ладонь на живот брюнета, мечник тихо произнес, голосом раскраивая сгустившуюся в комнате темноту: - Все равно лучше.