Ты не один

Гет
NC-17
Завершён
46
автор
Пэйринг и персонажи:
Размер:
12 страниц, 1 часть
Описание:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
46 Нравится 4 Отзывы 1 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
— Орда нежити под предводительством лича. Ваше величество, он был одет в королевские одежды, — голос у капитана Сарандила сбивается, словно он до сих пор обоняет густой смрад гнили, пытается не дышать носом и ловит воздух сквозь полусжатые зубы. Эйренн не видит лица, потому что Сарандил стоит перед ней в полупоклоне, но догадывается: он едва сдерживает тошноту. Может быть, когда закончит доклад, отойдет куда-нибудь в полутемные кусты и сунет два пальца в рот. — Мы предполагаем, что этот лич, он... — Мой брат, — Эйренн старается отвечать спокойно. Какой смысл в страданиях? Сделанного не исправить — уж точно не заламыванием рук и не рыданиями. Она с удовольствием вырвала бы сердце Пелидилу за то, что тот сотворил с Неймоном, однако Пелидил далеко. По сути, Сарандил не рассказывает ничего нового. Разум-Дар опередил его. Каджиты ловчее меров, кто бы спорил. Что ж, Разум-Дару можно поручить и Пелидила с остатками Сокрытого Наследия. Однако Неймон — ее дело. Ее брат. Ее вина. — Где он сейчас? — Мы не знаем, ваше величество. Он просто... — Сарандил поднимает голову. В Валенвуде ночи темнее ауридонских; деревья прячут этерические излучения звезд, не спасают никакие свечи и светильники. Лицо Сарандила выглядит темно-желтым, с каким-то восковым оттенком, точно он тоже умер и вернулся из мертвых. Он всего лет на десять или двадцать старше Неймона, но под глазами тени и они превращают его в старика. Эйренн тянет потрепать его по стянутым в хвост светлым волосам: я все улажу, все хорошо. Разум-Дар бы одобрил. Сарандил не поймет. — Исчез, — его горло дергается, точно подавился. Эйренн понимает: они не знают что делать. Вся ее армия. Все ее агенты-Очи Королевы. Все босмеры и каджитское подкрепление во главе с Гривой. Что ж. Ее брат, ее вина — и ей исправлять. Все верно. — Удерживайте позиции и отыщите Неймона. Разум-Дар, — каджит стоит в тени, почти незаметный, но Эйренн знает его давно и видит даже в спрятавшем его полумраке. Хвост у него подергивается: только самый кончик. Они оба хорошо умеют сдерживать эмоции: другой каджит на месте Раза мотал бы хвостом от основания и хорошо еще если не запускал бы когти в дверные косяки или письменный стол. — Займись Пелидилом и Наследием, — говорит ему Эйренн. — К Неймону я пойду сама. — Ваше величество, но... — Сарандил моргает. Зрачки расширены так, что Эйренн разглядела бы при желании собственное отражение. — У лича посох Магнуса, орды нежити, он смертельно опасен. Мы не можем рисковать... — Живой или мертвый, Неймон мой брат, — Эйренн отстраняется от обоих, хотя Разум-Дар и не пытается переубедить ее: воистину, они прекрасно знают друг друга. — И моя вина. Мне исправлять. Высказанное вслух становится еще более верным. Эйренн осознает, что все это время сжимала кулаки так, что пальцы свело судорогой — и теперь расслабляет напряженные мышцы. И даже улыбается. Те, кто предан Эйренн, недаром едят свой хлеб — или сушеное мясо, или лунный сахар. Еще по дороге к захваченному нежитью Проходу Дрилладан с ветви огромного дерева спрыгивает маленькая босмерка. Лошадь Эйренн взбрыкивает, потому что едва не наступила на девушку, но та останавливает животное коротким щелчком губ и языка. — Ваше величество, мы нашли его, — босмерка не тратит времени на церемонии. Эйренн вспоминает ее имя — разведчица Катанни, вот как ее зовут, она из Рейнджеров Сумеречной Лозы, элитной гвардии короля Каморана. Значит, королю все известно. Что ж, тогда тем более она должна показать себя не просто глупой девчонкой на троне, а настоящей королевой. Планетарий указал ее право царствовать, но что такое Планетарий? Для большинства граждан Доминиона — просто древний айлейдский артефакт. А Эйренн, в свою очередь, не торопится доверять штуке, которая убила ее брата. Катанни продолжает, не дожидаясь ответа: — Он в Гектахейме. Это айлейдские руины на северо-востоке отсюда. Разум-Дар бы сейчас дергал хвостом. Саранил говорил бы прерывисто. Катанни глотает согласные, отчего вся фраза сливается в певучую и тревожную птичью трель. — Что такое Гектахейм? Катанни дергает плечом. — Вам лучше спросить у Инданира. Он... разбирается в этом. Я только знаю, что все из наших, кто туда пытается подойти, сходят с ума. Оно... ну, вы понимаете, то что, спряталось внутри, как-то влияет на нас. «Ай-а-а» и приглушенная, затухающая «с». Эйренн представляет упавшую с ветки птицу. Лучше не допрашивать Катанни, она сказала что могла. Кем бы ни был этот Инданир, Эйренн надеется, что он сумеет объяснить лучше. Или не сумеет. Это неважно. «Оно» в этом Гектахейме — Неймон, брат Эйренн, и неважно, что прошли годы с тех пор, как она покинула Саммерсет, неважно, что вернувшись едва узнала его; они — брат и сестра, есть ли кровь ближе? Но Эйренн ничего не обещает Катанни. По мере того, как они приближаются к Проходу Дрилладан, лес меняется. Эйренн почти привыкла к влажной духоте, бесформенно разросшимся деревьям и цветам, порой настолько огромным, что в бутоне может поместиться взрослый альтмер в полном тяжелом доспехе — и хуже всего, действительно помещается, потому что цветы любят лакомиться свежей плотью не меньше, чем пить соки из плодородной почвы. Валенвуд — хаос, но живой; Проход Дрилладан же — хаос смерти. Гниющие корни торчат из земли, сухая трава шелестит под копытами лошадей и подошвами сапог. Кое-где буйно цветут лишайники, заставляя Эйренн думать о поросших мхом трупах. Тошнотворно-приторно пахнет цветочной гнилью. Эйренн представляется Неймон: он лежит на ложе из розовых лепестков, прелых, черных лепестков, его собственная кожа разорвана, потому что из нее торчат покрытые шипами розовые стебли. У него широко распахнуты глаза — вернее, один глаз, вместо второго заветренный темно-бордовый бутон. Она отгоняет от себя эту картину, а та возвращается с завидным упорством. Иногда Эйренн оглядывается на спутников: альтмеры прикладывают к носам и ртам надушенные платки, каджиты фыркают. Босмеры... босмеры испуганы. То, о чем говорила Катанни, они не просто знают — чувствуют. Эйренн надеется, что они успеют до того, как ее союзники превратятся в безумных тварей. Право, с нее хватит обезумевших чудовищ, бывших когда-то ее друзьями. Или родственниками. Право, хватит. До Инданира они добираются нескоро: проход Дрилладан слишком опасен. Королеву ведут окольными путями, оленьими тропами, но все равно нет-нет да натыкаются на отряд скелетов под предводительством некроманта. Все некроманты одеты в черные мантии Наследия. Эйренн пытается подобраться и захватить одного из них живьем, пленник бы пригодился, но когда опрокидывает долговязую фигуру на пожухлую траву, видит месиво разложившейся плоти; в дыре носа кишат личинки, оголенные зубы с ошметками мяса на деснах — собственного или чужого, Эйренн не хочет знать, сложены в ухмылку. Живой мертвец тянет к ней руку, и перед тем как отрубить ее, перед тем, как отсечь голову, Эйренн видит крупинки песка и щепки под ногтями, словно перед смертью этот мер из Сокрытого Наследия бился в агонии, скреб землю — и может быть, умолял не убивать его. Но тот, кто это с ним сделал, просто... приказывал идти за собой. Эйренн роняет меч и начинает плакать. Капитан Сарандил, Катанни, Грива и остальные твердили, что Неймон стал чистым злом, что он теперь чудовище, а она отказывается — даже стоя над дважды мертвым некромантом Наследия, отказывается верить в это. Инданир прячется чуть к югу от Гектахейма. Он сам выходит из какой-то затканной кустарниками пещеры к небольшому отряду королевы; очередной маленький босмер с собранными в забавные косички волосами, на нем кожаная роба целителя или жреца, хотя по правде больше он похож на бродягу. Эйренн приветствует его поклоном, а он просто кивает ей. Наверняка, он никогда не слышал об этикете. Кому он, этикет, вообще нужен? — Королева Эйренн, — Инданир наклоняет голову набок, разглядывая ее. — Мне сказали, вы хотите войти в Гектакхейм и в одиночку сразиться с Тенью? «Тенью». Значит, так они называют Неймона. Эйренн ежится в темно-сизой дымке, смотрит то на Инданира, то на покрытые белесым налетом листья. Тень, удивительно точное имя. — Я не произносила слова «сразиться», — уточняет Эйренн. — Но да. Неймон — мой брат. Я виновата в том, что с ним случилось. Она ожидает опровержений — помилуйте, ваше величество, не вы ведь заставили его войти в Планетарий, не вы подняли его из мертвых. Инданир трет указательным пальцем острый кончик носа. — Хорошо. Тогда пойдемте, королева Эйренн. Я буду позади вас. На всякий случай. Эйренн слышала подобные интонации прежде: это прощание. Где-то вдалеке слышен хрип бродячих скелетов и вой обезумевших босмеров. Инданир не отговаривает ее, потому что лес ему важнее всех королей и королев вместе взятых, и на его месте Эйренн поступила бы точно так же. Я буду позади. — Отлично. Он ждет ее. Здесь, в ледяной и тоскливой темноте. Он ждет ее, знает Эйренн, она ежится — но лишь от холода и промозглой сырости каменной клетки, а страха нет, вот еще, разве родственникам пристало страшиться друг друга. Живых или мертвых, неважно. Она приходила преклонить колена на могилах предков, но предки — всего лишь духи, чьих лиц Эйренн не вспомнит, а Неймон был рядом с ней всегда до того, как она покинула Острова. Она скучала Она вернулась — не в последнюю очередь к нему. Он ждет ее. Стертые от времени ступени заросли побегами, похожими на вьюнки дикого винограда. Побеги желтые, еще не совсем сухие, но осталось им недолго. Мох на стенах размяк в черную слякоть. Пару раз Эйренн едва не оскальзывается на мокром камне. Инданир предупреждал ее, что дверь в святилище, в Сердце Леса, скорее всего, будет закрыта, а сам Гектахейм — кишеть нежитью, Эйренн готова к бою, пальцы ее прикасаются к рукояти меча, но руины молчат, и в этом молчании Эйренн ощущает напряжение, обиду, даже злость — но не ненависть и не желание убить. Неймон всегда именно так и выражал свою обиду: отворачивался и уходил. Даже в тот последний раз, перед ритуалом в Планетарии. Возможно, он все еще способен простить сестру. Эйренн толкает каменную плиту, покрытую затейливой резьбой айлейдских рун. Поддается та удивительно легко для многотонной махины, только кончики пальцев покалывает от магии древних эльфов. Сначала она видит то, что Инданир называл «Сердцем Леса» — кто бы сомневался, это дерево. Снова дерево, как Элден Рут, как все, что связано с босмерами. Большое светящееся дерево — золотое когда-то, ныне — заткано темно-серой паутиной, но света все равно много; Эйренн жмурится, прикрывает глаза ладонью, и только после этого снова смотрит вперед — на сей раз на высокий тонкий силуэт. Пока — только силуэт. Свет милосерден, и Сердце, даже умирающее, тоже: прячет от нее правду. Эйренн заставляет себя сделать шаг и два, она догадывается: Неймон другой. В конце концов, те, кто с ним сталкивался на поле боя, называли его просто «личом». Поднятая из мертвых Тень, объект — жертва, именно так, — омерзительного ритуала некромантии. Ничего больше. Глупо надеяться на то, что он не нападет на нее. Глупо. «Маленькая глупая девчонка. Самонадеянная соплячка. Никакая ты не королева, и весь твой Доминион ничего не стоит — по крайней мере, пока ты не вернулась, на Островах царил порядок, и брат твой был жив», — у мысленного голоса металлическая нотка и интонации Кинледи Эстре. «Сгинь», — Эйренн встряхивает головой, обруч с сапфирами падает на камни. Звон — как от сотни колоколов. Неймон, конечно же, знал, что она тут и прежде, но самообладание никогда не было самой яркой чертой его характера: он оборачивается. Что ж, решает Эйренн, могло быть хуже. Наверное. По крайней мере, он не скелет — и из пустых глазниц не торчат прелые цветы; когда-то ярко-золотистые, они стали парой болотных огней в пустоте глазниц. Но разложение зашло достаточно далеко, чтобы уже не чрезмерно уродовать Неймона; плоть мумифицировалась, отчего лицо почти прежнее, только кажется ужасно исхудавшим, как и все остальное тело. Оголена правая скула и осталось только правое ухо, но узнать его нетрудно, это Неймон, принц Альдмери, брат королевы, едва сам не ставший королем. Темно-лиловая мантия-саван, в которой должны были похоронить, кое-где порвана и испачкана каменной крошкой, прилипли листья. Вот это уже совсем не похоже на Неймона, но вряд ли последние несколько недель ему требовалось принимать ванну. — Неймон, — называет Эйренн его по имени. Иногда поднятые мертвецы ничего не помнят из прошлой жизни. Иногда они просто исполняют волю мага, совершившего ритуал. Впрочем, Пелидил не стал бы превращать своего любимца в безмозглую марионетку, не так ли? — Неймон. Вместо губ — две узкие полоски иссохшей кожи, они вздрагивают, словно Неймон пытается ответить и разучился говорить. Он сдается. Эйренн подходит ближе. В этот момент вспыхивает Сердце — желтым сначала, а следом — лиловым. Неймон оборачивается к средоточию Валенвуда. Он все еще может стать королем. Он готов уступить Эйренн Острова; они ее по праву, она старшая и законная наследница. «Уходи» — вслух не произносится, Эйренн чует его в сполохах магики, в том, как Неймон-лич передергивает плечами, у него совершенно прежние жесты и даже мимика, насколько позволяют выгнившие мышцы. Мышц совсем мало осталось, особенно на шее: вместо нее дыра и несколько полосок связок, и какие-то совсем птичьи, тонкие позвонки. Уходи, просто уходи. Я не хочу убивать тебя. Никогда не хотел — стать королем, возможно, но не ценой твоей жизни. Дерево-Сердце тянет ветви, и на кончиках они осыпаются белым пеплом. — Неймон, — зовет его Эйренн, упрямая девчонка Эйренн. Она отстегивает меч от пояса и кладет его на пол. Она делает последний шаг и дотрагивается до ткани, под которой кость плеча. — Маленький брат. Пожалуйста. Он оборачивается — и тогда она целует его. В первое мгновение Эйренн приходится преодолеть отвращение: ссохшиеся губы проваливаются от напора живых губ, они ужасно холодные, холоднее камня, а торчащие зубы царапаются. Выносить запах, как ни странно, проще всего, может быть, Эйренн за время путешествия по осененному Тенью Валенвуду успела привыкнуть к миазмам куда хуже. Запах скорее напоминает затхлую воду в меловой пещере, чем мертвечину. Неймон отталкивает ее. На языке Эйренн остается корчиться личинка. — Ты снова называешь меня так. Эйренн проглатывает личинку. На вкус как яичный белок. — Да, маленький брат. Пожалуйста. Он скалится. Лич в королевских одеждах; лицо мумии и потусторонний свет насильно привязанной к груде плоти души. Неймон десять лет изучал трактаты и размышления поколений мудрецов от самого Финастера; «проклятье материальной тюрьмы» — формулировка из этих книг, когда-то удивившая Эйренн. Она любила жизнь. Он... наверное, тоже. Вот только сейчас он действительно в тюрьме, и желает превратить в огромную клетку весь Валенвуд. «Я хочу освободить тебя». — Я пришла к тебе. Прости меня, — вслух произносит Эйренн. — Уходи. Я не трону, — отрывисто говорит Неймон. — Я хотел отомстить, это правда, но я передумал. Просто уходи. Он поднимает руку — перчатки изорваны, указательный палец — просто голая кость, полупрозрачная от грязно-желтого света. — Здесь мое королевство. У тебя есть твое. Оставь меня. Кое в чем он прежний. Упрямый, к примеру. Впрочем, кто обещал Эйренн легкую победу? Победу. Она не желает побеждать его. Он не враг. — Неймон. Эйренн нужно что-то сказать. Что-то, что на него подействует. Или сделать, или признать, что в Тени, отравляющей Валенвуд, нет ничего, кроме тьмы и зла, кроме мерзкой магии. Тень, именуют они его. Тень — это просто то, что лежит на земле, когда светит солнце. Нет теней без того, что или кто отбрасывает их. — Прошу тебя... Нет, наверное, не то. Эйренн проводит тыльной стороной ладони там, где была щека Неймона; кожа сухая и одновременно сыроватая — точно старый пергамент. Он может оттолкнуть ее. Уходи. Радуйся тому, что тебя не коснется Тень. Неймон молчит, не шевелится — как будто по-настоящему умер. — Ты хочешь власти? Отомстить? Чего, Неймон? Волосы у него свалялись и слиплись — длинные волосы, его гордость. Эйренн гладит их и опасается, что они отстанут вместе со скальпом. — Уходи, — он сжимает ее запястье. Эйренн кивает. Она права. Неймон не прежний, но не чудовище — в конце концов тот, кто его вернул из небытия, хотел возвратить прежнего Неймона. — Я хочу создать место для себя и подобных мне. Не мешай, — продолжает он, и Эйренн впервые перебивает: — Твои прислужники страдают. Ты это знаешь. Разве король желает мучений своих подданных? Разве ты сам доволен? Она рискует. Разум-Дар сказал бы: дергает смерть за усы. — Я не уйду, потому что... потому что ты мой брат, я не могу тебя здесь бросить. — Ты уже бросила меня. И вернулась, когда тебе захотелось того. «А ты был не очень-то рад», — Эйренн прикусывает язык. Она разглядывает носки сапог, заляпанных светло-бурой грязью; к голенищам прилипли листья. Не время для пререканий, наверное. Неймон неправ, но доказывать это ему сейчас — плохая идея. Лучшее, что она может придумать — вновь поцеловать его; на сей раз настойчиво и почти властно. Эйренн знает, что он подглядывал за ней в детстве; оба не успели стать даже отроками, когда она покинула Саммерсет; и поэтому за поведением брата и сестры следили не так уж строго. Он заглядывал в окно ее комнаты из сада. Порой прятался под кроватью, чтобы поглядеть, как она переодевается. Тогда все эти выходки казались детскими проказами, вот только в остальном Неймон был пристоен и правилен совершенно не по-детски — противоположность своей сестре. Уже вернувшись, она нет-нет да и ловила долгие взгляды брата на себе. Долгие взгляды, внимательные, то ли восторженные, то ли стыдливые. Иногда он отворачивался. Иногда он как будто ловил себя на непристойном, вспыхивал и поджимал губы, вероятно, осуждая ее за побег и за то, что вернулась вот так, странно, смутила всех подданных — и его, Неймона, прежде всех прочих. За столько лет, вероятно, он перестал воспринимать ее сестрой. Его сестра — маленькая девочка, а не взрослая женщина. Возможно, Эйренн стоило посоревноваться с женой Неймона не только в политике. Возможно... «Он мертв», — напоминает себе Эйренн. Это означает: замысел не сработает. Скорее всего, нет. Личи не интересуются ни женщинами, ни мужчинами. Смерть — это тень, а тень всегда кто-то отбрасывает. Эйренн целует Неймона, напористо проталкивая язык между остовов зубов и прикасаясь к чему-то холодному и вязкому у него во рту. Ей приходится задержать дыхание, переждать еще одну волну отвращения. «Мой брат», — думать так проще, чем о трупах и тлене. Неймон пытается оттолкнуть ее, больно стискивает запястье и царапает фалангами предплечье — а затем словно сдается; хватка его ослабевает, и Эйренн даже чудится глубокий вдох; неважно, что мертвые не дышат. Подумать только, она ведь могла решить все разногласия давным-давно. Всего лишь предложить себя — вместо Эстре, утешить Неймона тогда, после битвы в горящем Фестхолде. Эйренн доводилось читать о королях и королевах, что заключали браки между сиблингами, демонстрируя таким образом: их кровь настолько близка этАда, настолько чиста, и даже кровосмешение неспособно ее осквернить. Неймон знал об этой древней традиции, несомненно знал. Что ж: их кровь даже чище — чище смерти и всех теней. Она направляет его руку под легкую кожаную броню на груди, помогая расстегнуть крепления. В святилище Гектахейма холодно; Эйренн дрожит, и часть ее хочет бросить все и сбежать. Остальная признала: чьи-то там тени или нет, все хорошо. Неймон поначалу скорее подчиняется, разъединяет те крючки и пуговицы, на которые указывает Эйренн, потом, словно протестуя (ты опять делаешь все по-своему, сестра), грубовато рвет на ней одежду. Добротно выделанная кожа расходится с глухим треском. Тусклый свет Древа — Сердца вспыхивает ярче и пульсирует, действительно подобно сердцу. Неймон прижимает ее к шершавым выступам коры и переплетенных корней. Под лопатки впивается острый сучок. Его лицо по-прежнему ничего не выражает, но искры в глазницах заполнили пустоту, и он сам наклоняется к Эйренн, чтобы целовать ее с почти жестокой властностью. — Ты не боишься? Ты не боишься, что я сделаю тебя одной из нас? Эйренн думает о некроманте с песком и щепками под ногтями. — Нет, — отвечает она. — Мой брат никогда не сделает со мной ничего дурного. «Правда, Неймон?» Он отбрасывает прочь то, что осталось от ее одежды. — Может быть. Или нет. Она снимает и сапоги и остается обнаженной — ни оружия, ни брони, ни даже короны. Она открыта. И ей ужасно холодно, аж колотит и сводит спазмами в животе. — Неймон. Неймон. Мой маленький брат, — повторяет Эйренн, словно молитву или заклинание. Он трогает ее, кончики пальцев сморщенные, как будто водит замшелыми камнями по шее, щеке, плечу Эйренн. Она едва не вскрикивает, когда Неймон больно царапает ее сосок, выступает капля крови. Крохотная капля. Неймон ловит ее указательным пальцем и подносит ко рту, и Эйренн зачарованно наблюдает за этим жестом, то ли хищным, то ли восторженным. — Сестра. — Да, Неймон. Я твоя сестра. Кровь течет по животу, ее становится вдвое больше, когда Неймон медленно расцарапывает и второй сосок. Он дотрагивается до них по очереди — оба багровые, сморщились от холода и боли; Эйренн тяжело дышит. «Я могу вытерпеть» — здесь бы добавить «во имя Доминиона», но мысли обрываются, в горле першит сдавленный хохот. Или рыдания. Эйренн делает глубокий вдох. Неймон склоняется к ней и ловит искореженным ртом капли. Затем приникает к груди, теперь чуть прикусывая, и Эйренн изо всех сил старается не представлять, что он способен... вонзить зубы. Личи не пьют крови, лич бы просто убил ее и поднял нежитью (с крупицами песка и щепками под ногтями); значит, сейчас Неймон не совсем Тень, убеждает себя Эйренн, пока заострившиеся зубы ранят ее — но не сильно, Неймон, вероятно, и вовсе не хотел бы причинить вреда, вот только губы его присохли к деснам. И все же он сосет ее грудь, словно младенец. Рождение и смерть похожи. В начале и в конце каждый одинок. Эйренн перебирает свалявшиеся волосы. — Я с тобой. Дерево-Сердце полыхает рыжим, будто в огне. — Я не боюсь. Неймон. И ты не бойся. Все хорошо. Собственная кровь обжигает Эйренн, пока ее мертвый брат терзает соски — сначала один, затем другой. Эйренн жарко; в какой-то момент холод сменился чем-то болезненным и тягучим; и горячим, теплее крови. Неймон затихает, держа во рту ее грудь. Эйренн внезапно думает, что ему ужасно страшно — в заброшенных этих руинах. Во власти некромантии. По ту сторону бытия. Рождение и смерть похожи: то и другое невыразимо ужасно. — Ничего не бойся. Она касается надбровных выступов, пытается нащупать уши, палец проваливается в неприятно податливое отверстие, но Эйренн уже не отдергивается, она привыкла — или, если точнее, приняла Неймона тем, чем он стал. В конце концов, он не виноват. Неймон как будто читает ее мысли — смотрит снизу вверх, стоя на коленях. Эйренн отмечает это. Зачем-то. — Я с тобой, — обещает Эйренн. Он опускает голову еще ниже, выталкивает темный обрубок языка и проводит по тонким и светлым волосам треугольника между ног. Эйренн не хранила девственной чистоты — в своих приключениях она познала многое, в том числе мужчин и женщин, всякий раз подстегиваемая скорее любопытством, нежели похотью, теперь же ледяной язык ее брата проникает так нежно, что она вздрагивает, шире раздвигая ноги, глубже запуская неровно обломанные ногти — поход до Гектахейма и ей не до ногтей было, — в его волосы. Она более не замечает ни запаха тлена, ни окоченевшего холода. Она всхлипывает, ее трясет. По переносице текут слезы. Одна капает на грязные волосы Неймона. Язык проник так глубоко, что она не пытается сдерживать стонов. Неймон обнимает ее колени. Нет ни Сердца, ни боли в истерзанной груди. Наконец-то она вернулась. Наконец-то Неймон вспомнил, что они не враги и не соперники за корону Саммерсетских Островов. Жаль, что ему пришлось умереть для того, чтобы вот это случилось. Жаль, что... Эйренн широко раскрывает глаза. Смотрит на свои руки, на волосы Неймона, на его голову — когда он вот так стоит, склонившись, не видно лица и он совсем как живой. Нужно убрать волосы, чтобы открыть шею — тонкую шею мальчишки, теперь вовсе без мышц, одни хрупкие кости, аккуратные позвонки. В полумраке они синеватые, а остатки сухожилий вокруг них — густо-серые. — Я люблю тебя, — шепчет Эйренн. — Маленький брат. У Эйренн сильные руки и сильные пальцы. Ей достаточно один раз потянуть голову Неймона на себя и провернуть против часовой стрелки. Личи не неуязвимы. Просто личи обычно не подпускают к себе никого — настолько близко. Связки лопаются со звуком порванной струны. Эйренн кричит и дергает голову брата, кричит и тянет на себя; язык выскальзывает из нее, и она понимает, что рыдает, и что держит голову собственного брата. Выражение лица кажется удивленным: ты ведь пришла ко мне, сестра. Ты ведь обещала, что мы теперь будем вместе. Ты ведь... Синяя искра псевдо-жизни горит еще мгновение. — Прости. Прости, Неймон, — рыдает Эйренн. Искра гаснет: точно смыкаются веки. Эйренн прижимает голову Неймона к окровавленной груди, сползает на плиты Гектахейма рядом с обезглавленным телом. Краем глаза она замечает Посох Магнуса, который Неймон оставил в паре шагов. Слишком далеко, чтобы дотянуться, понимает Эйренн и заходится в новом приступе рыданий. Затем она приставляет голову Неймона к телу. Он был осквернен — дважды, даже трижды, если считать магию Планетария; и лучшее, что Эйренн может сделать — восстановить целостность. Вместо того, чтобы одеться, Эйренн выдергивает нити из савана-мантии Неймона, распарывает кинжалом собственную одежду и пришивает голову брата к телу. Свет Сердца дрожит. Подождет, думает Эйренн, и сцепляет — узел к узлу, повторяя: прости меня, я верю, ты сможешь простить. Она помнит, что Инданир должен что-то сделать, и что он наблюдал за ней, следовал где-то позади и наверняка, стал свидетелем того, чем Эйренн заменила битву с «Тенью». Инданир сохранит тайну? Растреплет на всех углах? По правде, босмеры подобны птицам на ветвях, что чирикают с утра до ночи, и столь же искусны в хранении секретов, но Инданир отличается от большинства. Скорее всего, он поймет. И вообще-то Эйренн все равно. Вскоре ей придется одеться, спрятать под броней исцарапанное тело и явиться к своим генералам, неся радостную весть: Тени больше нет, принц-нежить упокоен, без его сил и Посоха Магнуса защитные барьеры айлейдов заработают в полную силу. Валенвуд спасен. Все хорошо. Все для блага Доминиона. Она поступила так, как должна была — и не станет жалеть, да и был разве у нее выбор? У нее есть несколько минут — наверное, около получаса. Инданир сообщит ей, когда закончит с Сердцем. Она ложится рядом с Неймоном, укрывая обоих саваном, сжимает костлявую ладонь и затихает, точно пытаясь прочувствовать брата в последний раз и смягчить ему ужас второй смерти. Ты не один, шепчет Эйренн Неймону. Ты не один. Просто поверь мне. Ей мерещится: будто слышит ответ. «Верю».
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.